15 августа, на следующий день после трагического «Фигаро», я увидел, как в фойе рижской Оперы стояла безмолвная и неподвижная Лариса Голубкина, обняв дочь.
Все чего-то ждали… Запомнилась доска объявлений, которая была вся усыпана телеграммами от различных театров и союзов театральных деятелей: «Выражаем соболезнования в связи с уходом из жизни великого артиста, народного артиста СССР Анатолия Дмитриевича Папанова».
Ярко выделялась телеграмма «ПРАВИТЕЛЬСТВЕННАЯ». А во внутреннем дворике Оперы стояла роскошная иномарка. Мироновский BMW.
А я в этот день, на следующий после трагического «Фигаро”, уезжал с мамой в отпуск, в дом отдыха театральных работников «Рутиши», что в Мурьяни, у Гауи (в этом маленьком селении, кстати, до своих последних дней жила и великая Вия Артмане).
Там уже театральная общественнность гудела. Кто-то сказал, что Миронову надо было сделать трепанацию черепа, но рижский врач в последний момент не взял на себя такую ответственность – артиста вроде как решили отправить в Москву.
Но, увы, теперь во всех справочниках и энцкилопедиях написано «Андрей Миронов. 8 марта 1941 года, Москва – 16 августа 1987 года, Рига».
16 августа утром я сидел с ныне покойной Тамарой Витиней, известным латвийским хореографом. Солнце, лето, свежий воздух, приятная беседа…
Вроде как счастье! Это было сразу после завтрака, в часов десять утра. Зазвонил телефон. Тамара — женщина мудрая. Она произнесла спокойно и торжественно в трубку: «Господи, какое несчастье. Когда? В полшестого утра…» Вешает трубку. Тишина.
В это трудно было поверить, поэтому в девять вечера все сели в центральном холле «Рутишей» — смотреть программу «Время». Но ведущие ничего не сообщили.
Потому что Андрей еще не успел стать народным артистом Советского Союза, а только о смерти артистов с таким званием объявляли в главной телепередаче страны. Но поздно вечером начиналась очередная, набирающая обороты программа «До и после полуночи».
В кадре появился Владимир Молчанов и на одну шестую потрясенной части суши коротко сказал, что Андрея Миронова с нами больше нет. Через секунду в кадре появился тот самый, «восьмимартовский» Андрей. Он по-прежнему пел:
Падает снег на пляж,
и кружатся листья.
О, колдовской мираж!
Взмах волшебной кисти!
Танец звезд… радуги живой мост…
От сердца к сердцу мост…
От сердца — к сердцу…
Дочка Раймонда Паулса – Анета Паула, ставшая потом дипломатом, работавшая в Санкт-Петербурге и в Москве, вспоминает, что 16 августа она подошла к отцу: «Папа, Андрей умер». «После этого отец не говорил, по-моему, дня три, только косил траву», – говорит она.
Кстати, 17 августа Андрей Миронов должен был поехать с концертом в Шяуляй. Узнав о смерти любимого артиста, НИ ОДИН литовский зритель не сдал билет, который стоил вовсе не малые деньги и за которым, в отличие от сегодняшнего дня, стояли длиннющие очереди.
А в «Рутиши» через неделю пришла газета «Советская культура». В ней был некролог с фотографией улыбающегося Андрея Миронова.
Я эту газету украл, она до сих пор в моем архиве. Равно как и программка спектакля «Безумный день или Женитьба Фигаро», которая у меня висит, обрамленная, вместе с фотографией Миронова из журнала «Театр», вышедшем уже осенью 1987 года.
В том журнале было большое интервью Миронова, которое у него взяли в Москве перед отъездом в Ригу. Андрей Александрович тогда ставил, как режиссер, «Тени» по Салтыкову-Щедрину и сам играл в этом спектакле главную роль.
Интервью заканчивалось так: «Ну все, надо бежать, а то кафе сейчас закроется – и судя по всему, как и театр, уже до осени…» Кафе после того интервью действительно закрылось, а через месяц закрылся и занавес – уже в Риге.
У Питера Гринуэя есть совершенно гениальный и очень жестокий фильм — «Повар, вор, его жена и ее любовник». Опять же про любовь. В финале фильма звучит выстрел — жена убивает мужа-повара за то, что он убил ее любимого человека.
И после выстрела в кадре моментально падает бархатный театральный занавес и появляется надпись End. Почти как в тот вечер в Риге в Латвийском оперном театре.
Кстати, вот странный факт: одна из первых гастролей Миронова с театром Сатиры состоялась опять же в Риге – причем, на той же сцене оперного театра.
Он тогда играл в «Над пропастью во ржи» Сэлинджера. В Риге Миронов сыграл и свой последний спектакль. Конец. Через две недели я из «Рутишей» вернулся в Ригу. Гастроли театра Сатиры продолжались. Несмотря на потерю двух ведущих артистов.
В фойе появились новые телеграммы: «Выражаем сооболезнование в связи с уходом из жизни народного артиста РСФСР Андрея Миронова». А на афишах театра появились надписи: «Замена спектакля».
В гастрольном репертуаре оставлись только два названия, которые действовали на нервы всем: «Самоубийца» и «Молчи, грусть, молчи».
Ширвиндт с Державиным пили в служебном кафе кефир. О чем-то тихо говорили. Великий Менглет молча ходил по коридорам театра. Каким-то понурым казался Роман Ткачук (он умер через несколько лет). За кулисами стояла тишина.
Но миллионы зрителей до сих пор смотрят фильмы и телеспектакли с участием Миронова. Слушают зажигательную «Любовь не картошка — не бросишь в окошко…»
Малыши в присутствии уже взрослых родителей слушают песенку кота Леопольда: «Кошки-мышки, мышки-кошки — надо вместе нам дружить!»
И все по-прежнему любят Андрея Александровича Миронова, который вот вроде бы… вроде бы еще с нами. На самом деле — его уже нет.
И на самом деле это страшно. Потому что наяву любовь оказалась вовсе не такой романтической, как в сказочных «Алых парусах» Грина. Но все равно — это была настоящая любовь. Которую мы будем еще очень долго помнить.
