В камере меня прозвали Патрик. Я постепенно постигала сложную систему внутренних негласных правил. Человек, который попадает в тюрьму впервые, естественно, знать их не может.
Остается уповать на внутреннее чутье. Взрывоопасных ситуаций все равно не избежать. Один раз мне пришлось драться. Началось с пустяка, потом стало ясно — не отстою свое достоинство, буду унижена раз и навсегда.
Смахнула пепельницу. На меня полезли с кулаками. Мне ничего не оставалось, как ответить тем же. Позже девица, с которой я дралась, нажаловалась администрации.
Думаю, ей повезло, что ее выпустили через пару дней, пока об этом не узнали сокамерницы. Потому что там такие вещи не прощают. Одна из тюремных заповедей гласит: никогда никому не жаловаться.
В первые же дни сокамерницы спросили, как я отношусь к лесбиянству. Спросили как бы в шутку. Я ответила в том же тоне: мол, буду отбиваться до последней капли крови. И они отстали.
Неприятные вещи поджидали с неожиданных сторон. Скажем, я не думала, что туалет находится в самой камере. У меня был шок.
Я ходила за эту тоненькую занавеску либо ночью, дождавшись, когда остальные заснут, либо жертвовала дневной прогулкой.
Хоть и говорят, что человек может привыкнуть ко всему, этот момент для меня так и остался шокирующим до конца срока.
Все дни были похожи как две капли воды. В 6 часов мы вставали, застилали постели и укладывались поверх покрывала — ждать 8 часов, когда придут с утренней проверкой.
Потом был завтрак. Я много читала. Передавать в тюрьму книги почему-то запрещено, а свою порцию выписанных газет и журналов я проглатывала мигом.
Потому выискивала в тюремной библиотеке любое мало-мальски пригодное чтиво. Помню, каким счастьем было наткнуться на «Жизнь Паганини».
Наиболее активная жизнь в камере начиналась после обеда. Мы смотрели телевизор (родные передали мне в первые же дни), я писала по просьбе обитательниц окружающих камер заявления, апелляции, просто письма.
Иногда тюрьму посещали иностранные гости, однажды швед, например, появился. Я с ним говорила по-английски, и начальница тюрьмы обеспокоенно спрашивала переводчика: «Что она говорит?» «Хвалит все», — отвечал он, и начальница расслаблялась.
Надо сказать, что администрация тюрьмы действительно делала для нас все, что могла, у меня к ним нет ни одной претензии.
Иное дело —некоторые надзирательницы, которые опускались до того, что рылись в передачах осужденных и забирали понравившиеся лакомства. Таких в тюрьме называли «крысятницами».
Нет слов, которыми можно объяснить, что там пережито. Ты не имеешь права расслабиться. Все органы чувств в напряжении, каждая молекула фиксирует чужое движение, фразу, поворот головы. Что они означают?
Не сгрудилась ли вокруг тебя опасность? Ведь реакция людей вокруг непредсказуема. Ты на каждом шагу следишь и за собой — что сказала, как легла, как заправила постель. Потому что за тобой наблюдают много глаз, которые только и ждут любой оплошности…
