Ведущий актер театра Сатиры Федор Добронравов начинал свой «творческий путь» слесарем-сборщиком таганрогского завода «Красный котельщик».
Всего на его счету четыре (!) попытки поступить в театральные вузы и все они заканчивались провалом.
В перерывах между попытками работал сварщиком, электриком, оператором лаконаливочной машины на мебельном комбинате. Но детскую мечту стать артистом не оставил, и стал им, казалось бы, вопреки всему. Да еще каким артистом!
В преддверии дня рождения Федора Добронравова (11 сентября 1961 г.) предлагаю его большое интервью 2012 года. Фотографии из семейного архива актера.
МАЛОЛЕТНИЙ СОЛИСТ ХОРА ПРЕСТАРЕЛЫХ
— Федор, помню, вы рассказывали, что впервые ваш талант заметили в детском саду. Теперь там, наверное, мемориальная доска висит: «Здесь делал свои первые творческие шаги…»
— (Смеется.) Вот и нет! Но это правда: свои первые творческие шаги я делал именно там. Ведь я, можно сказать, с рождения — пел.
Когда у нас дома собирались гости, родители меня, совсем еще кроху, ставили на табуретку. Кто-то запевал, я подхватывал. Чуть позже я даже стал солистом хора престарелых.
— Каким образом?
— Мы с родителями ездили отдыхать на Черное море — в поселке Шепси, что под Туапсе, в заводской Дом отдыха.
Мама у меня тоже прекрасно поет, поэтому она брала меня с собой на конкурсы самодеятельности. Там уже запевал я, а сзади подхватывали, как мне тогда казалось, уже «совсем пожилые» сорокалетние дяди и тети. (Смеется.)
Позже, уже в школе, был период, когда меня возили по Черноморскому побережью Кавказа – с хорами, концертами.
Говорили, что голос у меня точь-в-точь как у Робертино Лоретти, чистый, детский — высокое сопрано. Он был таким, пока я не сорвал его этими концертами.
— Родители вас воспитывали в строгости?
— Я был в семье любимым ребенком — сильнее подзатыльника ничего не получал. Даже если было за что.
Самым страшным наказанием для меня было, когда отец замолкал, шел курить. Еще он мог так сказать, что любое «вредное» желание враз отрубало. Я его слова боялся. Иной раз — лучше б он ударил!
Кстати, папа у меня был очень интересной личностью. В войну их с братом Федором немцы угнали в Румынию, в концлагерь, где детей использовали как доноров крови для солдат Третьего рейха.
Так вот однажды ночью они оттуда сбежали и пришли домой. Шли несколько тысяч километров. Пешком! Другой раз он всех удивил, когда они с мамой уже поженились.
Мама работала в Таганроге на хлебокомбинате формовщицей, папа был строителем. Отпраздновали свадьбу, родилась сестренка. Но и тут отец проявил свой характер.
Поехал на Север за романтикой – ходил на китобойном судне в Японском море, ловил рыбу и крабов. Его не было почти 12 лет – за это время он ни разу не приезжал, письма и те приходили редко-редко.
У нас с сестрой разница в 12 лет, потому что когда папа в конце концов вернулся, вскоре на свет появился я.
— Значит, в вас бурлит кровь китобоя и романтика?
— (Смеется.) Что-то такое я иногда в себе чувствую.
«ПАНИ МОНИКА» И МАЛЬЧИК С ГОРЯЩИМИ ГЛАЗАМИ
— Вы хулиганом росли?
— Нет-нет, хулиганом не был точно. Скорее, рос обычным.
Мы играли во дворе в «Чапаева», в «Тимура и его команду», и даже как «тимуровцы» кому-то помогали. Еще были футбол, «казаки-разбойники».
Мы жили на окраине города в доме инициативного строительства, то есть построенном самими жильцами. Было такое при Хрущеве: людям давали кирпич, цемент, бригадира и они сами строили себе дома.
И я прекрасно помню эту одноподъездную двухэтажку, она до сих пор стоит. Хорошо помню телевизоры «КВН-49» — экран был маленьким, но к нему покупали большую линзу, заливали ее водой. Тогда изображение становилось больше, все садились и смотрели «Кабачок «13 стульев»…
— Наверное, и подумать не могли, что будете с «пани Моникой» Аросевой и «паном Ведущим» Державиным играть на одной сцене?
— Даже мечтать не смел. Более того, одним из самых ярких впечатлений детства был спектакль «Вишневый сад» с Андреем Мироновым и Ольгой Аросевой, который привез в Таганрог театр Сатиры.
Проходил Чеховский фестиваль, и мы с другом какими-то правдами и неправдами пробились туда через черный ход. В зал попасть не смогли, поэтому сидели где-то на верхотуре, рядом с прожекторами.
Помню, жар от них шел невероятный, я обливался потом, да и происходящее на сцене было плоховато видно – в поле зрения оказывались только макушки артистов. Но все равно спектакль потряс меня до глубины души…
Самое удивительное, что потом я действительно играл с Ольгой Аросевой в нескольких спектаклях. Причем, и Ольга Александровна, и Михаил Державин прекрасно помнили те таганрогские гастроли.
— А мальчика с горящими глазами в районе прожекторов они вспомнили?
— (Смеется.) Говорят, что «очень смутно». Темно же было.
ИЗ КЛОУНОВ В ДЕСАНТНИКИ
— Вы родились в 1961 году, когда Юрий Гагарин полетел в космос. Наверное, первая мечта была — стать космонавтом?
— Сначала космонавтом, потом пожарным. Когда наша сборная по хоккею обыгрывала всех подряд, я хоккеистом хотел быть.
Вообще я рос очень спортивным – у меня был второй взрослый по прыжкам в воду. Занимался баскетболом, волейболом, боксом и еще много чем.
Учился я неважно, но поскольку был солистом школьного хора (а мы частенько брали призовые места на всевозможных конкурсах), на это глаза закрывали.
А главное – я был очень смешливый, веселый, всегда улыбающийся. Сколько себя помню, всегда был в центре ребячьего внимания.
Не хочу хвастаться, но истории рассказывал так, что парни «падали» от смеха. Мне нравилось, когда надо мной смеются, хохочут над моими шутками.
Поэтому в классе, наверное, в седьмом, пришла настоящая мечта — пойти учиться в цирковое училище, на клоуна. Я тогда даже в цирковой студии при заводе «Красный котельщик» в родном городе Таганроге занимался.
— Чему вы там учились?
— Всему! И по натянутой проволоке ходил, и на моноцикле ездил, и жонглировал, и выступал коверным…
Мой первый выход на сцену был в качестве клоуна. Шел концерт, мы с моим другом Сережкой выходили и заполняли паузы между номерами.
Копировали старые номера из репертуара Юрия Никулина и Михаила Шуйдина, Олега Попова. Иногда свои сценки придумывали. Я обожал эти «выходы». Мне было лет 12.
— Цирковые навыки потом пригодились?
— Еще как! Помню, на заре моей карьеры в кино мне досталась небольшая роль бармена.
Я стоял за стойкой, и, пока готовили камеру, стал жонглировать бутылками. Режиссер подходит: «Ты что – работал барменом?»
А это же еще из цирковой студии – навыки же не забывается. Это как на велосипеде научился ездить, и все – на всю жизнь!
— Можно так сказать: вы стали актером, потому что вас не приняли в цирковое училище?
— Наверное, если бы сразу поступил, стал бы цирковым артистом. Но не поступил.
Затем была армия, ВДВ, после дембеля быстро женился, родился сын Витюшка…. И я решил: видно не судьба. Пошел работать на завод слесарем-сборщиком.
Но по вечерам все равно бегал заниматься художественной самодеятельностью в родной ДК имени Ленина.
Помню, ставили с друзьями рок-оперу «Жажда над ручьём» по Франсуа Вийону — в стиле «Юноны и Авось». И я опять завелся! Ну реально сил не было сопротивляться. Решил ехать в Москву — в театральный поступать.
ВЕЩИЙ ПОПУГАЙ НЕ ОБМАНУЛ
— Сколько в итоге «штурмов» столицы на вашем счету?
— Сейчас – четвертый! А тогда – в середине 80-х – я пробовался во все «щепки», «щуки», везде проваливался с треском.
От тех поступлений ничего, кроме волнения и страха, в памяти не осталось. Люди выходили и перед приемной комиссией такие номера показывали. Я на них смотрел восхищенно: «О! Я-то куда лезу?!»
— Будущий народный артист России Федор Добронравов был признан профнепригодным. «Звучит»!
— Так может, это и хорошо – именно это сделало меня сильнее. Проваливаясь, я только закаливался. Прекрасно помню, как, размазывая горькие слезы, я шел по Арбату и клялся самому себе: «Ноги моей больше в этой Москве не будет!»
Но проходил год, и я приезжал опять, снова проваливался. Пока мне ребята не посоветовали: «В Воронеже тоже есть театральный. Поступай туда».
И там меня сразу приняли. Окончил, мы собственными силами на базе нашего курса организовали Молодежный театр, где я три года и проработал. Кстати, очень крутой был театр по тем временам.
— Интересно, откуда столько упорства? Что подсказывало: не отчаивайся, Федор, актерство — это твое?
— У меня был случай. Классе в пятом мы от школы поехали с учительницей в Ростов-на-Дону. Гуляем по городу и на какой-то площади видим: стоит шарманщик со здоровенным пестрым попугаем на плече.
Даешь попугаю пять копеек, он прыгает в чулок и достает тебе свиток, бумажечку — с предсказанием твоего будущего. Все стали совать деньги – интересно же! И я естественно тоже…
Так вот в моем свитке было написано: «Вы очень много плакали в детстве. Но знайте: все, что вы захотите очень сильно, у вас обязательно сбудется!»
И я с этим предсказанием, наверное, всю жизнь иду. Ведь в какой-то момент я так сильно захотел быть на сцене, что все остальное для меня стало не важно – где я живу, во что я одет, что я ем… Не важно вообще!
— Выходит, попугай не обманул?
— Более того, он, может, и дал мне настрой наперед – ведь я помнил эти слова всегда. Они мне очень помогали.
ДРАИЛ ПОЛЫ В ТРЕТЬЯКОВКЕ
— Когда ваш земляк, замечательный актер Зиновий Высоковский, поехал поступать в театральный вуз, его папа, главный бухгалтер кирпичного завода, тяжело вздыхая, сказал: «Ребенок с золотой медалью уходит в босяки». А как ваши родители отнеслись к вашей идее стать артистом?
— Прекрасно. Мама в молодости обладала многими талантами, всегда была душой компании. Сестра поет так, что я рядом с ней замолкаю.
У нас в семье любое творческое начало приветствовалось. И родители меня не отговаривали. Правда, папа сказал: «Сынок, будь, кем хочешь, только не циркачом!»
Уж не знаю, где его судьба пересекалась с цирковыми артистами, но он откуда-то знал, как живут эти люди: всегда на колесах, без дома, без семьи. Поэтому такой судьбы мне не желал. И я его родительскому наказу внял.
— Как вы оказались в «Сатириконе» – одной из лучших трупп столицы?
— Да практически случайно! «Сатирикон» приехал в Воронеж на гастроли, мы с моими друзьями-актерами пришли на их спектакль.
Потом попросили, чтобы Константин Аркадьевич Райкин нас посмотрел в деле. А дальше все было как в сказке…
Хотя сначала приходилось нелегко. Семья моя, пока я в Москве обживался, на год переехала в Таганрог к родителям. Жил в гостинице, актерской зарплаты катастрофически не хватало.
Одно время я даже мыл полы в выставочном зале на Крымском валу… А другого выхода не было. Мне надо было содержать семью, высылать им деньги.
Даже вспоминать эти времена сейчас страшновато. Это был период, когда я иногда думал: все, больше сил моих нет. Хотелось остановиться, махнуть на все рукой: «Ну не получилось!» И – в Таганрог, на завод…
А сейчас мне кажется, что наоборот — и неудачные поступления, и общежития, и работа дворником, чтоб детей взяли в детский сад, и мытье полов в Третьяковке… Да ничего особенного, нормально все было!
— Реально мыли полы в Третьяковке?
— Да, вставал в 5 утра и первой электричкой метро ехал на Крымский вал.
Драил несколько огромных залов, казавшихся мне бесконечными, а к 10 уже был в театре. Все равно, по большому счету, грех жаловаться — за 15 лет работы в «Сатириконе» я переиграл столько ролей, сколько в другом театре мне бы и не снилось.
В том числе в «Шантеклере», «Макбете», «Трехгрошовой опере», «Великолепном рогоносце» и так далее. Тот период – один из самых счастливых в моей жизни.
