Народному артисту России композитору Геннадию Гладкову исполнилось 88 лет.
«Ничего на свете лучше нету», «Я на солнышке лежу», «Уно моменто», «Бабочка крылышками бяк-бяк-бяк-бяк»» — уже за эти вечные хиты из мультфильмов и кино хочется снять перед Маэстро шляпу.
Равно как и за музыку к таким киношедеврам, как «12 стульев», «Джентльмены удачи», «Обыкновенное чудо», «Собака на сене», «Формула любви», «Человек с бульвара Капуцинов».
В музыкальных кругах хорошо известно, что Геннадий Игоревич необычайно разносторонен и фантастически плодовит: до сих пор сочиняет симфонии, классические квартеты, оперы, балеты.
Его «перу» принадлежат, например, опера «Старший сын» и балет «Вий». Но не все знают, что его дед был аккомпаниатором певицы Лидии Руслановой, отец — работал в джазовом оркестре Александра Цфасмана.
А сам Геннадий Гладков начинал с того, что играл на аккордеоне «Мурку» друзьям-уголовникам.
— В нашем дворе жил главный уркаган округи Коля Кандауров, — рассказывал Геннадий Игоревич автору этих строк. — К нему постоянно ходили в гости блатные, а я им играл на аккордеоне «Цветущий май», ну и, естественно, «Мурку».
Они же не умели делать то, что умею я, поэтому уважали. Даже защищали. Хотя считалось, что я — интеллигент, артистов сын, драться не умею, и поначалу меня даже жестоко били. Но и мне удалось у них кое-чему научиться.
ПОДМОЧЕННАЯ РЕПУТАЦИЯ
— Геннадий Игоревич, про вас и про вашего друга детства Василия Ливанова шутят, что вы познакомились чуть ли не в роддоме.
— (Смеется.) Конечно, не совсем. Но мы дружим страшно сказать, сколько лет! (80 – авт.) Со второго класса школы.
Между прочим, в нашей 170-й московской мужской школе учился и Андрей Миронов. Но он намного младше, и мы с Васей были для него «дедами».
После седьмого класса я из школы ушел. Отец с матерью развелись, и нужно было зарабатывать. Пришлось идти в химический техникум, где платили стипендию.
А заодно я стал музыкой подхалтуривать: играл с ребятами на танцах в институтах, на заводах, рынках. Даже в пионерлагерях. И не считал это зазорным – любой опыт тоже школа.
Именно там первые мелодии сочинял. Считаю, во многом только благодаря этому, музыкальную школу закончил на «отлично» — и как теоретик, и как композитор. Потом – консерваторию, аспирантуру.
— Как же получилось, что выпускник композиторского отделения консерватории стал сочинять музыку к мультфильмам и кинофильмам?
— Василий Ливанов, окончивший высшие режиссерские курсы, в качестве дипломной работы делал сказку «Самый-самый-самый-самый» по собственному сценарию.
Ну и кто музыку будет писать? Конечно, его друг. Тем более, что я уже писал музыку к его актерской дипломной работе «Три толстяка» по Юрию Олеше.
Он меня и привел в мультипликацию. Мне понравилось. А все потому, что мы с друзьями всегда очень весело жили: ни пионерских, ни комсомольских песен никогда не пели.
Всю жизнь делали только то, от чего получали удовольствие. Точно также и «Бременские музыканты» родились.
Там ведь мощная и веселая команда собралась – замечательный поэт Юра Энтин, с которым мы очень подружились, Олег Анофриев, режиссер Инесса Ковалевская.
— Мультфильм стал сенсацией 1969 года, пластинка была издана рекордным 28-миллионным тиражом. Тем не менее, критики обвиняли создателей в подражании Западу, называли «марихуаной для детей». За что?
— Успех был неожиданно бешеный! Начальство сначала не сообразило, какая там заложена бомба.
Мы-то делали все интуитивно, а потом оказалось, что на экране чуть ли не программные заявления по подрыву устоев – про «дворцов заманчивые своды», «нам любые дороги дороги» и так далее.
Нас ругали в основном за песни, которые бременские музыканты пели, изображая заезжую группу иностранных гастролеров. А мы вместе с режиссером отвечали чиновникам: «Ну что вы, ведь эти песни исполняет осел.
Разве можно к нему серьезно относиться?» Спасло только то, что пластинки раскупались как свежеиспеченные пирожки. Но, несмотря на успех, от продолжения — «По следам бременских музыкантов» — тоже камня на камне не оставили.
— Что инкриминировали на этот раз?
— Власти разглядели в мультфильме политическую подоплеку: глупый Король – генсек Брежнев, Принцесса – его дочь Галина.
Мы это не планировали. «Петь для детей про разбойников и покойников — это слишком!» — говорили нам «наверху».
Исполнителю главных партий Муслиму Магомаеву тоже досталось по полной. Даже из ЦК звонили: «Как же мог певец такого уровня опуститься до столь низменных вкусов?»
Да и потом в нашей жизни почему-то так получалось, что даже лучшие фильмы никогда не имели молниеносного успеха. Нас всегда много ругали. Даже «Двенадцать стульев» Марка Захарова в свое время совершенно истоптали.
— Интересно, как к вашему творчеству относились в Союзе композиторов?
— Даже когда я пришел работать на «Мосфильм» и стали выходить музыкальные картины, были сняты «Пропажа свидетеля» (продолжение «Хозяина тайги»), «Джентльмены удачи», все равно достаточно косо смотрели на все эти забавы.
Особо не ругали, но ворчали: мол, вместо того, чтобы писать сонаты, посвященные великим стройкам коммунизма, «Гладков занимается всякой ерундой».
Словом, с самого начала у меня в Союзе композиторов была такая… подпорченная репутация. (Смеется.) Однако при этом там знали, что бороться со мной бесполезно.
Я всегда делал то, что хотел. Что-то поощрялось, что-то нет. Бывало, что и договоры не подписывали, и денег не платили, и за границу не пускали. Но я — упрямый.
ДЕДУШКА УЧИЛ: «ВСЕГДА БЕЙ ПЕРВЫМ»
— Говорят, вы не только упрямый, но еще и страшный драчун. Это правда?
— Конечно! Я же на улице вырос среди дворовой шпаны, а там без этого было не выжить. К тому же я очень вспыльчивый, безумно раним к оскорблениям.
Поэтому, особенно в детстве и юности, если кого-то из моих друзей трогали, сразу лез драться. Из-за этого в 16 лет получил сильнейший удар ножом…
Жена моя первое время даже боялась со мной ездить в транспорте: не дай Бог ее толкнут. Я же набрасывался как фокстерьер, сколько бы их не было. Меня дедушка так учил: “Всегда бей первым. А если их много, бей и беги!”
— Невероятно это слышать из уст первого лирика и нежнейшего романтика от музыки…
— В наше время высшим пилотажем считалось – одновременно быть отличником и драчуном, писать стихи, музыку и петь девочкам серенады. Всеми этими «искусствами» мы владели сполна.
— Не было случая, когда вас могли посадить в тюрьму?
— Помню, в питерском ресторане один человек страшно обидел меня. Я тут же швырнул ему стакан в лицо, тот разбился, было море крови.
Алиса Фрейндлих от ужаса, что у него вместе с кровью вытекают мозги, а меня сейчас посадят в тюрьму, упала в обморок…
— Ваш самый сумасшедший поступок в жизни.
— Мы поспорили на ящик шампанского с актером Анатолием Равиковичем, что я вместо него сыграю роль дедушки в спектакле ленинградского театра имени Ленсовета.
Я вышел на сцену — без грима, сорокалетний “дед” в модном костюмчике, не зная ни текста, ни сюжета, понятия не имея, что вообще там надо делать. А до этого мы прилично выпили, поэтому я к тому же был не очень трезв…
Первым меня увидел радист Валера. По залу пронесся его истошный вопль и страшный грохот, потому что он упал. Вторым — актер Розанов, который сидел на сцене, читал газету и ждал появления Равиковича.
Он оторвался от газеты, лицо пошло пятнами, глаза вылезли из орбит. “Только молчи, — прошептал, — не единого слова. Умоляю!”
Тем временем я начал ходить по сцене, делать какие-то нелепые телодвижения. Когда я перепутал бабушкину спальню с внучкиной, зал стал «реагировать».
Вдруг вижу: уже владею публикой. Слышу, как за сценой просто лежит от смеха Алиса Фрейндлих. Помреж Лена Майорова за кулисами в истерике.
После первой сцены она, зная, какие кары ее в последствие ждут, взмолилась: “Только больше не пей! Еще четыре выхода!” Закончилось все тем, что, выйдя на прощальный поклон, я чуть не свалился в оркестровую яму.
А зал посчитал это очередной необычной задумкой режиссера и аплодировал стоя. Короче, я победил. Шампанское в тот день лилось рекой.
ЖИЛ НЕПРАВИЛЬНО
— В 70-80-е годы один за другим выходили фильмы с вашей музыкой. Вы чувствовали себя богатым человеком?
— В советские времена у меня были огромные заработки. В среднем за месяц я получал по 5-6 тысяч рублей авторских, то есть сумму эквивалентную стоимости «Жигулей».
— На что тратили?
— Да ни на что! Пил, гулял, покупал вещи… В моей жизни только один раз было совсем плохо материально: когда в 1991-м Гайдар с Чубайсом обобрали меня как липку.
В тот год, помню, если мой сын резал колбасу толще, чем лист бумаги, у меня сердце екало, потому, что завтра ее не на что было купить. Я бегал по каким-то радиопередачкам, брался за любую работу…
Сейчас композитор Гладков живет нормально. Но я в принципе не люблю деньги — они жгут руки. Знаете, почему русские так гуляют?
Потому что у нас в крови: от «презренного металла» срочно нужно избавляться. Ведь, например, как кутили наши купцы! С цыганами, пьют всю ночь, все побьют, переломают…
Я однажды приценился: сколько стоит перебить зеркала в ресторане. Мне сказали: “Вообще-то недорого. Только милиция придет, вас судить будут”. (Смеется.)
— Поэт Геннадий Шпаликов сказал о вашем поколении: “Мы все ушиблены Хемингуэем”, имея в виду, что все герои его романов только пьют и дерутся. Вас это коснулось?
— Признаюсь: я долго жил неправильно — буянил, скандалил. Понимаете, бурный композиторский успех, постоянные банкеты… Что живу, как свинья, я понял в 43 года.
Тогда все разом навалилось: у меня умер отец, сгорела только что построенная дача вместе с любимым роялем, купленным у аккомпаниатора Ростроповича.
Не перенеся этого, я впал в черное пьянство — пил с утра до ночи. И думал: все, пришел конец. Спас Василий Ливанов — он отвел меня к хорошему психиатру.
Тот за неделю так капитально “прочистил мне мозги”, что 15 лет я не брал в рот даже пива. Стал читать книги умных людей, перечитал всю русскую классику, “серебряный век”.
Потом русскую философию — Соловьева, Флоренского, Аксакова. Чуть позже — Библию. Сегодня без творчества, книг, друзей, хороших умных собеседников и семьи я своей жизни не представляю.
«НЕ ВЕРЮ, ЧТО Я ЭТО СОЧИНИЛ»
— Композиторы и музыканты, как правило, люди влюбчивые. К вам это относится?
— В принципе нет. Пожалуй, за всю мою жизнь серьезные чувства во мне просыпались дважды.
В 16 лет мне очень нравилась девушка, мы дружили. Однажды в компании она «как-то странно» посмотрела на Ливанова. Я ревновал дико, переживал.
Утром она пришла просить прощенья, но у меня за ночь внутри уже что-то сгорело. Второй раз – когда я встретил свою будущую жену Светлану.
Не скажу, что это была испепеляющая страсть, скорее, упертая влюбленность. Я за ней ухаживал три года. Живем вместе страшно сказать сколько лет (более 60, — авт. ).
— Василий Борисович Ливанов рассказывал как много лет назад вы, возвращаясь под утро с большой холостой гулянки, решали вопрос: «жениться Гладкову или нет».
И вдруг возле ресторана “Астория” увидели жуткую драку: четверо здоровенных лбов били одного. Решили «несправедливо», вмешались, те лбы сбежали…
— А того парня звали — Юлик Семенов… Да, вскоре после этого я и женился.
— Геннадий Гладков — азартный человек? Бега, карты, казино.
— Нет! Пробовал, но сразу понял, что хочу принадлежать только самому себе. Я хочу все время быть в рабочем состоянии. Ведь годы идут.
— Может, тогда — авантюрист?
— Я авантюрист — в творчестве. Например, мой любимый писатель Гофман никогда не был в Италии, но так ее описывал, как будто прожил там всю жизнь.
Вот и я тоже обычно сижу у своего окна и фантазирую. Я же сочиняю с пяти лет. Если мне не нравилась какая-то советская музыка, а нравились слова, я всегда ее «подправлял».
— У каждого композитора свой секрет создания музыки. Как пишите вы?
— Обычно я тихо сижу дома и работаю. Главное — поймать волну, которая идет не от меня. То есть я как приемник, если я поймаю эту волну, возникнет что-то интересное.
Вот и все. А изобретать можно что угодно, хоть велосипед. Можно научиться переставлять ноты, но это уже будет не искусство.
Здесь такая же разница как между обоями и высокохудожественной картиной. Музыка пишется либо сразу, либо никогда! Она приходит свыше.
РАЗЫГРАЛИ МАРКА МИНКОВА
— У вас есть любимая песня собственного сочинения?
— Самая-самая — из “Собаки на сене”: “Настанет день и час, любовь к тебе придет…”, которую поет Миша Боярский.
Люблю “Давайте негромко, давайте в полголоса…” из “Обыкновенного чуда”. Когда я их слушаю, порой кажется, что они и не мои вовсе.
Вот сейчас вспомнил, как однажды в зале Чайковского симфонический оркестр играл мою сюиту из балета «12 стульев», и во время исполнения номера «Мадам Грицацуева», народ смеялся.
Согласитесь, редко бывает, чтобы на балетную музыку так реагировали. Значит, мне удалось передать юмор. Было приятно. Но больше всего я люблю слушать чужую музыку, если хорошая — аж мороз по коже…
— Говорят, вы хохмач и мастер розыгрыша. Разыгрываете друзей?
— Обязательно. Но у меня есть такая особенность – разыграю, и все эти случаи сразу же забываю.
Когда собираемся втроем — с Ливановым и Энтиным, вообще гвалт стоит. Иногда жена спрашивает: “Над чем вы вчера смеялись до упаду?” А я уже не помню.
Пожалуй, хорошо запомнился один розыгрыш, потому что все происходило как раз в этой комнате. Композитор Марк Минков, автор песни “Наша служба и опасна и трудна”, давно ставшей гимном МВД, попросил помочь ему прорваться на “Мосфильм”, где я уже работал.
Решили познакомить его с музыкальным редактором Минной Бланк. Накрыли стол, пригласили Минну Яковлевну, пришел Юра Энтин.
А Марк чуть опаздывал. Ну и решили его разыграть. Спрятали ее в шкаф. Является Минков. Я говорю: “А может, не надо тебе с ней связываться?
Капризная дама, всех авторов заставляет по нескольку раз переделывать музыку». Короче, провоцирую его на негативную реакцию.
И разговор пошел таким образом, что еще секунда, и он сказал бы о ней та-кое… Энтин, видя это, с криком кинулся к шкафу и вытащил оттуда бедную Минну Яковлевну. Иначе не представляю, что было бы.
— Сейчас для кино пишите?
— Нет. Пока меня нет никакого желания связываться с современным кино. По разным причинам. В том числе потому, что оно не очень мне нравится.
На экране сплошные кровь и насилие, герои озлобленны. Не хочу, чтобы все это было под мою музыку и счастлив, что я в этом больше не участвую.
— Геннадий Игоревич, как будете отмечать день рожденья?
— Конечно, раньше мы собирались в шумной компании друзей. Хохмили, музицировали. У нас даже было традиционное любимое блюдо — жареная колбаса с лимоном и луком.
Пили “бургундское” вино собственного приготовления. Рецепт такой: смешиваются пшено, дрожжи и сушеная черника из аптеки.
Получалось «красненькое», причем, довольно крепкое, потому что всю эту бурду мы выпивали сразу, и бродила она уже в наших желудках… Сейчас все праздники я отмечаю только дома или на даче, с семьей.
Лучший подарок для меня – это, прежде всего, здоровье, тишина, прогулки на свежем воздухе, и, конечно же, возможность полностью сосредоточиться на работе.
